— Проклятье! Этого тоже награждать не за что... Брокк из рода Белого Никеля. Кстати, отправь за ним кого-нибудь. Невеста будет представлена ко двору, как и планировалось.
Награда? Скорее наказание. Мастер предпочитает избегать балов, впрочем, как и женщин. Стыдится своего уродства.
И удержит ли стаю?
Сам — вряд ли.
Но он достаточно разумен, чтобы не отказываться от помощи.
Все-таки родственник.
— Я оставлю за девочкой майоратные земли и родовую жилу с правом передачи в наследство, но не более того. Остальное отойдет Короне. Пока под патронаж, дальше будет видно.
Стальной Король окончательно вернул себе прежний сонный облик.
— Теперь что касается вас... Виттар, отдых в родовом поместье пойдет тебе на пользу. Займись делами рода. В Городе тебе появляться не следует, при дворе — тем более...
Что ж, могло быть хуже. Да и ссылка вряд ли продлится долго.
— Оден... если он настолько здоров, чтобы бегать, то и к службе вернется. Гримхольд ждет его.
Виттар хотел было возразить, но наткнувшись на взгляд Короля, замолчал.
Гримхольд.
Память.
И наказание. Не тем, что Оден окажется заперт в крохотной полуразрушенной крепостице, но тем, что из всех существующих крепостей, Король выбрал именно эту.
— Сам разрушил, сам пусть и восстанавливает... а заодно Перевалом займется. — Стальной Король поднялся. — И больше бегать не советую.
— Когда ему отправляться?
— Сутки. Надеюсь, хватит на сборы и прощания?
Сутки — это много...
Стеклянные горы проплывали внизу. Сине-зеленые гребни ледников и черные, обсидиановые спины. Древние звери, чей покой некогда был нарушен.
И Оден слышал далекий рокот, в котором чудилась не то жалоба, не то приветствие.
Многое изменилось.
Исчезло русло дороги, затопленное лавой, погребенное под камнепадами. И сами очертания предгорий стали иными. Со склонов подымались гибкие тяжи, словно пуповина, соединявшая с землей воздушные опоры. И металлические крылья их, раскинувшиеся широко, лоснились. Широко раскинулась паутина моста, порой спускаясь к самым вершинам, цепляясь за камни и острия направляющих башен.
Скользили по ней ремонтные механомы, спеша зарастить случайные разрывы.
— Уже почти, — сказал Оден, проклиная себя за чрезмерное любопытство.
И Эйо кивнула, но глаз не открыла, и пальцы не разжала.
Она всю дорогу просидела вот так: прямо, вцепившись обеими руками в металлический поручень и зажмурившись. Оден пытался успокоить, но его радость не слышала. Да и, кажется, не замечала его присутствия. И даже когда обнял, не шелохнулась.
— Ненавижу, — она открыла рот, когда вагончик дернулся и замер, чтобы спустя мгновенье соскользнуть на нисходящую нить. — Ненавижу мосты... и порталы тоже.
Ее дракон, до того момента сидевший смирно, засвистел. Поддерживал морально?
— И горы... и вообще...
Эйо шмыгнула носом.
— Почему нельзя было просто дорогу построить? Обыкновенную? По земле... ехали-ехали... и приехали бы... на дилижансе...
Дорога есть, вернее тропы, прорезанные в застывшей лаве. Явные и тайные. Облюбованные контрабандистами, ворами и теми, кто считал войну неоконченной. Небезопасные.
Долгие.
И Одену предстоит навести порядок.
Да и ехать по этой дороге — сомнительное удовольствие.
— ...или верхом. Или пешком.
Дракон потерся о щеку Эйо, и она все же открыла глаза. Благо, вагончик медленно сползал в ущелье. Сошедший некогда оползень обнажил исконную породу. Желтый, бурый, зеленый слои перемежались, выплетая причудливые узоры, и омытые недавним дождем, они переливались сотнями оттенков. Но главное, исчезла пустота, так напугавшая Эйо.
— Извини, — она потерла раскрытой ладонью нос. — Я не боюсь высоты, но... это даже не высота. Это жуть какая-то!
— Уже все. Почти.
— Ты что, всю дорогу вот так... держал меня?
— Да.
— Спасибо, — все же она немного расслабилась, и поручень, наконец, отпустила.
Вагончик опускался.
Он был небольшим и весьма комфортным, но вряд ли использовался часто. Внутри еще пахло деревом и кожей, и ковер, и крохотный дорожный столик, под которым умещался короб со столовым сервизом на две персоны, и сам сервиз, и меховые одеяла, выглядели совершенно новыми.
— Нас ждут, да?
Эйо потрогала длинный ворс.
— Ждут.
— И знают, кого ждут?
— Знают.
Оптограмму отправили еще позавчера, и Оден лично проследил, чтобы ее продублировали на исходной станции.
— Нет, я не о том, что ты прибудешь... я про... — она вздохнула. — Меня там точно видеть не готовы. Они думают, что я...
— Эйо, тебя не должно волновать, что они думают. Ты — моя жена. Все.
Для него. Не для нее.
И переубеждать бессмысленно. Она снова осталась без дома. И вероятно, мир кажется ничуть не более надежным, чем этот вагончик, скользящий по паутине металлических нитей.
— Ты моя жена, — повторил Оден на ухо. — И я никому не позволю тебя обидеть.
Станция начиналась с двух кружевных опор, выглядевших столь ненадежными, что Оден и сам засомневался в том, что они и вправду способны выдержать тяжесть сети. Металлические тяжи звенели от напряжения. Гудело живое железо, пробираясь по тончайшим патрубкам, и медленно разворачивались черные крылья, собирая солнечный свет.
Вагончик поставили на якорь и подали сходни.
Пахло асбестовой пылью. И раскаленным металлом. Сухим навозом. Дымом. Деревом. Звенели отбойные молотки. Раздавался скрежет и лязг. Слева, из огромной вагонетки, напоминавшей китовую тушу, выгружали доски, катили по настилу массивные бочки, перевитые сетями. И царящее вокруг безумие странным образом успокоило Эйо.