Бледно-голубой глаз смотрит с подозрением.
— Сажу отскребает хорошо...
...и возмущением.
— ...буду по праздникам твою чешую начищать. А потом воском и тряпочкой...
Оден фыркнул, и гибкий хвост его оплел ноги, дернул, опрокидывая на спину, на мягкую пятипалую лапу.
— Ну... ну если тебе жир больше нравится, с жиром она блестеть будет...
Договорить мне не позволили.
— Не надо меня облизывать! Не...
И собаки умеют смеяться.
— Оден, — все же нам пора идти дальше. И я забираюсь на спину, ложусь, обнимаю его, — мне страшно оттого, что тебя могло бы не быть...
Оборачивается.
Ну да, самое время для глупостей.
— Я люблю тебя. Очень.
Говорю тихо, но у этого пса хороший слух.
След от перехода стереть не выйдет. Да и глупо это.
Виттар постоял внизу, открыл входную дверь, впуская на порог осенний дождь. Вода собиралась в ладонях и была кисловатой на вкус. Но умылся и полегчало.
Стальной Король будет разочарован, но угрызений совести Виттар не ощущал.
Страха тоже.
Он подымался по лестнице, насвистывая веселую песенку, которая засела в голове еще с лихих, довоенных времен. И чувствовал себя превосходно.
— Если вы думаете, что вам это сойдет с рук, — старуха стояла на вершине лестницы, грозная, как старая горгулья из королевского парка. — То глубоко ошибаетесь. Я не собираюсь молчать.
— Хорошо.
Ее узкие сухие пальцы вцепились в дубовую балясину, не пальцы — когти. Вырвет и, захлопав чернотканными крыльями, поднимется в воздух с визгом и скрежетом. Виттар тряхнул головой, избавляясь от наваждения.
Горгулья? Да нет, просто стерва.
Обыкновенная.
— Ваш брат должен был...
— Не вам, — Виттар поднялся и теперь смотрел на старуху сверху вниз. — Вам он точно ничего не должен.
Кто она?
Уже никто. А раньше? До падения рода?
Супруга Атрума? Нет, старовата. Мать? Или тетка? Из ближней родни явно, пусть бы старость и злость, постоянная, разъедавшая ее изнутри, исказили черты ее лица. Теперь же в них проглядывало безумие, такое знакомое... такое заразное.
— Кем тебе приходился мальчишка? — Виттар коснулся старушачьей шеи не без брезгливости, скорее отдавая себе отчет, что должен это сделать. И светлые глаза полыхнули яростью.
— Сыном.
— Лжешь.
— Думаешь, я так стара? — она оттолкнула руку Виттара. — Это горе меня состарило до времени... горе и муж мой, кобель брехливый. Только и мог, что девок валять...
Значит, ревность.
И обида.
— Что с тобой случилось?
— Почему я должна говорить об этом?
— Не должна, — согласился Виттар. — Но тогда ты просто умрешь, и никто ничего не узнает. Тебе ведь будет обидно, верно? Ты так давно ненавидишь, что эта ненависть не способна замолчать.
Она оскалилась и зарычала.
— Или мне позволишь? Как твое имя... ты говорила, но я запамятовал.
— Эдганг.
— Эдганг из рода Лунного Железа. Кем ты была? Той, кто стоит на вершине? Отец — райгрэ... наверное, он ждал наследника, а родилась ты. Какое разочарование... но ты старалась доказать, что в тебе не зря течет его кровь. Снова и снова...
— Мои братья появлялись на свет мертвыми. Посмотрим, что скажешь ты, когда твоя потаскуха разродиться мертворожденным.
Ее слюна упала на ладонь Виттара, и он торопливо вытер руку, опасаясь не то яда, не то проклятья.
— А то и не разродится. Моя матушка сошла в могилу, так и не сумев справиться... с десятым? Или с одиннадцатым? Не помню уже, — Эдганг улыбалась так, словно бы говорила о чудеснейшем событии.
— И осталась лишь ты.
Сколько из ее братьев действительно рождены были мертвыми? А сколькие умерли в первые дни? Младенцы часто уходят. И эта обыкновенная в общем-то мысль вдруг кольнула под самое сердце.
Его ребенок выживет. И с Торой ничего не случится.
— Осталась лишь я, — эхом ответила Эдганг. — Дочь. Чистая кровь. Сильная кровь.
Бесплодная, как равнина у Каменного лога.
— И отец подобрал жениха, — Виттар продолжил чужую историю.
Из близкой родни. Кузена? Или еще ближе, родного, пусть бы наполовину?
— Он моложе тебя был, верно?
Эдганг попыталась отодвинуться, но Виттар перехватил тонкую руку. Хрупкую. Достаточно сдавить, и кость хрустнет.
— На десять лет, — она не подала вида, что испытывает боль. Или свыклась? Вряд ли ей легко жилось в доме, который вдруг перестал быть родным. — Он забрал все... он и его братец. Решили, что раз я женщина, то ни на что не способна.
— А на что ты была способна, кроме ненависти?
Отвернулась.
— Ты его презирала уже потому, что он получил твое наследство. Твой дом. Твои земли. Тебя саму... получил и отвернулся. Так? Ты была слишком стара для него. Нет, он появлялся, исполнял супружеский долг, потому что желал наследника, но... ты была бесплодна, как твоя мать.
Рванулась. Зашипела. Выбросила руку, готовая впиться в лицо острыми когтями. И живое железо, отзываясь, выпустила иглы.
— Скажи, тебе не виделось в этом... возмездие? — шепотом спросил Виттар, наклонившись к самому уху. — Ты терпела... долго... пока однажды не поняла, что беременна. Что ты испытала? Радость? Восторг? Или предвкушение? Твой сын, твоя кровь, достойный наследник... ты его воспитывала, верно?
— Он был слабым... — голосок вдруг сделался хнычущим, жалким. — Таким слабым... я боялась, что он умрет...
И Атрум не сумел отобрать ребенка у жены.
Смирился.
— Он рос, а ты рассказывала ему свои сказки о чистой крови... о том, что лишь он достоин стать во главе рода. Возвысить его... а потом твой сын отправился в Каменный лог.