Невеста - Страница 143

К оглавлению

143

В воздухе кружились искры.

А Тора вспомнила, где слышала прежде этот утробный рокот, что доносился из-под земли: в Каменном логе. Так звучали молодые жилы, прорываясь к поверхности.

— Жила...

Кто-то закричал.

И кажется, еще заплакал. Возможно, что сама земля — ей было так жарко. И цветы сгорали, превращаясь в пепел. Тора хотела вырваться, но ее не отпустили.

С протяжным стоном сползала крыша, и стена осела на ребрах колонн. Сыпались камни, подымая тучи не то еще пыли, не то уже пепла. Жила же рвалась на свободу.

— Отпустите... — Торе нужно было найти мужа.

Но ее не услышали. И не выпустили.

Гвардеец бежал, нес ее прочь, не понимая, что спастись все равно не выйдет. Если жила прорвется, то не важно, как далеко он убежит. А Тора должна увидеть Виттара.

Ее передали из рук в руки.

И снова.

И остановились все-таки среди яблонь, листва которых стремительно желтела. Слева и справа встали черные тени. И стальной клин охраны отрезал Тору от мира.

До нее доносился лязг. Грохот. Чей-то вой, переходящий в скулеж.

Сквозь дым воняло кровью.

— Не надо смотреть, леди, — сказали ей и прижали голову к жесткой ткани, еще пуговица с короной впилась в щеку. — Не надо...

Все стихло в один миг. И когда Тора скинула слишком уж заботливую руку, то увидела, что тот мир, цветочно-солнечный, исчез. Розы. Дорожка. Арки...

Ей позволили встать на ноги. И удерживать не стали. Тора шла по черной земле, зажимая царапину на щеке рукавом. Охрана держалась рядом, но не мешала.

Пепел... сажа... мертвецы... много мертвецов. Скамьи перевернуты. И беседка рухнула.

Лучше на беседку, чем на мертвецов... Но Тора должна убедиться, что Виттара среди них нет.

Как хорошо, что Виттара среди них нет.

— Тора? Тора, девочка моя, ты цела? — он был черен и страшен.

Дымом пропах.

И кровью.

Цела. Только вымазалась, кажется... и стекло лопнуло.

Шрамы останутся.

— Цела... — дрожащие пальцы Виттара гладили щеку. — Цела... хотя бы ты... не смотри на него.

Тора хотела бы отвернуться.

Столько лет прошло... белая кожа. И волосы белые, разлетевшиеся прядями по пепельному ковру. Вывернутая рука. Да и само тело неестественно переломано, почти перекушено пополам. И равновесие черного и белого нарушает и красная-красная кровь.

— Я дурак... — Виттар прижимал Тору к себе. — Если бы ты знала, какой я дурак...

Чуть дальше, за рухнувшей беседкой лежал золотой пес. Он был огромен и страшен.

— Поверил, что могу все изменить...

Пес поднял голову и завыл.

Глава 39
Дети войны

Главное — не споткнуться.

Не упасть.

Не наступить на подол собственного платья. И чтобы шлейф не зацепился за какую-то коряжину, с моей-то удачей. Зачем я вообще на шлейф согласилась? И на плечи открытые... и не следовало отказываться от корсета, пусть и неудобный, а то корсаж зашнурован плотно, но ощущение такое, что стоит выдохнуть, и платье съедет.

Позор.

И ладно бы если только мой позор. Свой я переживу как-нибудь...

— Выше нос, — подсказывает Брокк, в руку которого я вцепилась и не уверена, что смогу пальцы разжать. — Ты красавица.

Верю.

Надо мной все утро колдовали, причитая, что времени мало. Заворачивали, разворачивали, натирали, вытирали, мыли, терли до одурения, до покрасневшей кожи, которую успокаивали какими-то маслами. Стригли, завивали раскаленными докрасна щипцами, и я задыхалась от запаха паленых волос.

Скрепляли локоны шпильками. Поливали особыми патентованными средствами...

И когда, наконец, отступили, я поняла, что время пришло.

— Посмотрите, — меня подвели к огромному зеркалу. — Разве вы не прекрасны?

Не знаю.

Я вообще не уверена, что это — мое отражение, и протягиваю руку, касаясь стекла и собственных пальцев по ту его сторону. Сквозь шелковую перчатку прикосновения не ощутить, и это меня пугает.

Та, в зеркале, похожа на меня.

Белокожа. Светловолоса.

Зеленоглаза.

Черты лица знакомы... и родинки остались.

На шее тяжесть рубинового ожерелья — чем не ошейник? Красивый. Тяжелый. И камни тускло мерцают, окрашивая алмазные россыпи розовым.

...как кровь по воде.

Каскад фаты.

И строгие прямые линии наряда, который сам по себе произведение искусства. Багряный шелк и белое кружево... не белое — серебряное. Алмазные росы и нежные жемчуга... мне ли жаловаться? Подарок роскошен, но тянет вырваться из ловушки корсажа, разодрать шнуровку, выпутаться из юбок...

...сбежать, причем не важно куда.

Нельзя. Я не могу опозорить Одена и брата.

И когда старшая горничная подает мне руку, стараясь при том в глаза не смотреть, с благодарностью принимаю помощь.

Шлейф тянется за мной, словно недолинявшая змеиная шкура.

Протягивают букет цветов. Белых.

Брокк долго и с удивлением разглядывает меня, а после, следуя традиции, укрывает лицо фатой. Она прозрачна, но мир обретает алые тона.

И я, преодолев робость, ступаю на дорожку.

Выше нос, Эйо... мама бы тобой гордилась.

— Так намного лучше, — шепчет Брокк и подмигивает мне. — Ты же знаешь, я рядом.

— Спасибо.

Мы идем. Бесконечная красная дорожка. Слева цветы и гости. Справа цветы и гости. Куда ни глянь — цветы и гости. И эта стая заставляет меня нервничать.

Я вдруг остро осознаю, насколько все... неправильно.

Надо успокоиться. Вдохнуть, насколько корсаж позволяет. Выдохнуть.

Какое мне дело до того, что подумают обо мне все эти люди, собравшиеся здесь исключительно по служебной надобности? Свадьба? Не следует обольщаться, Эйо, все это торжество затеяли с весьма определенной целью.

143