Или отпускать не обязательно?
Многие ведь держат любовниц и после свадьбы.
Виттар купит ей дом, не в центре, естественно — это будет слишком откровенным нарушением приличий. Но настолько близко к центру, насколько это возможно.
Этажа два… и чтобы библиотека. Она любит книги. Музыкальный салон, светлый и с хорошей акустикой, такой, чтобы для музыки хватило места.
Спальня.
Вряд ли он сможет часто оставаться на ночь… но ведь иногда сможет?
И детская.
Виттар не станет забирать у нее ребенка.
Он попытался представить этот дом, и Тору, но картинка не складывалась. Проскальзывало в ней что-то фальшивое. И эта фальшь здорово мешала уснуть.
А Тора спала, как обычно, на боку, поджав ноги и руками себя обхватив, словно все еще защищалась от кого-то или чего-то. В темноте ее кожа выглядела белой.
Как у альва.
И Виттар, желая отогнать наваждение, коснулся шеи. Теплая. Гладкая. И шрам на ней сам под пальцы скользнул.
Третий день кряду Торе доставляли цветы: белые лилии в плетеных корзинах. Лилии были роскошны, но Тору волновали не они — запах. Мертвенный, тяжелый, сводящий с ума. Он существовал как-то отдельно от цветов, и некоторое время скрывался в сети узких листьев, но осмелев, выползал, просачивался сквозь прутья корзин. Запах растекался по полированной столешнице, спускался к полу и пропитывал высокий ворс ковра. А Тора не смела ему мешать.
Лилии вызывали в ней безотчетный страх, перед которым была бессильна даже Хильда.
На то, чтобы управиться со страхом ушло время. И в третьей корзине, обвитой белой похоронной лентой, Торхилд обнаружила записку.
«Я же обещал, что мы встретимся».
Тора провела пальцем по гладкому картону, выдавленным буквам, золоченым виньеткам, и вернула записку в корзину, а корзину, подавив первое желание, оставила на подоконнике. Белые лилии безвредны, в отличие от того, кто послал их.
Жаль, что райгрэ ушел. И хорошо, что райгрэ ушел.
Торе нужно хорошенько подумать о том, что именно ему рассказать и как это сделать. Хильда согласилась. Очевидно, лгать не стоит, но и правда имеет разные обличья.
Торе следовало выбрать то, которое защитит ее.
Рассказать так, чтобы поверил.
И захотел вмешаться.
Не как отец.
Запах лилий, сам вид их — тяжелые восковые бутоны и белоснежные звезды цветов с легкой позолотой пыльцы — был неприятен. И Тора покинула комнату. Но сегодня тишина библиотеки не принесла ожидаемого успокоения. А в кабинете окно было открыто, и Тора поспешно, пожалуй, слишком поспешно, его захлопнула. Задвижка вдруг показалась ненадежной.
И окон слишком много.
Торхилд проверила каждое, пусть бы и действия кому-то могли показаться престранными. Впрочем, вряд ли сейчас в доме нашелся бы кто-то, кто бы осмелился сделать Торе замечание.
Райгрэ защитил.
Но захочет ли защищать и дальше? Он определенно ценит Тору, если делит с ней не только кровать, но и сами свои комнаты. А в те дни, когда Торе все же пришлось уйти в одну из гостевых спален, был крайне недоволен. Он оплачивает ее наряды.
И дарит драгоценности.
Зачем ей столько? Тора не знает, но ему нравится делать подарки. И Хильда требует, чтобы Тора не отказывалась: потом, когда райгрэ найдет жену, драгоценности пригодятся.
Он позволяет Торе помогать в делах. И просто любит, чтобы она находилась рядом. Он позволил менять свой дом… но хватит ли этого, чтобы ввязаться в драку?
И если ввяжется, то сумеет ли победить?
Хильда молчала, полагая, что здесь бессмысленно гадать. А Тора волновалась, даже не столько за себя, что еще можно было бы понять, сколько за райгрэ. И Хильда, которая прочно обжилась в местных зеркалах, нашептывала, что это беспокойство делает Тору глупее.
Думать надо о себе.
Иначе Тора не выживет.
— Прекрати, — попросила Тора, касаясь отражения. И то протянуло пальцы навстречу, холодные, как само стекло. — Он добрый.
Потому что Тора делает то, что ему хочется. Она нужна ему. И хорошо, если будет нужна еще некоторое время. Но видеть в этой заботе нечто помимо самой заботы — бессмысленно.
— Мы должны предупредить.
И Хильда согласилась, что это разумно. Тот, другой, способен ударить исподтишка, и тогда у райгрэ не будет шансов. Хильде не жаль, если он умрет, но тогда Торхилд достанется победителю. А с ним поладить будет куда сложнее.
Он такой, как Королева.
Любит делать больно.
— Раньше, — Тора не любила думать о ком-то плохо. — Он мог измениться.
Хильда возразила, что уж на это рассчитывать не следует. Тора видела истинное обличье, пусть и давно, но время, как оказалось, значения не имеет.
Да и будь Тора права — она редко оказывается права — неужели получила бы она букет белых лилий? И эту записку в напоминание о давней встрече. Или предупреждение? Охота начата.
Сложно спорить с отражением, и Тора отворачивается от зеркала. Она подымается в спальню и, закрыв дверь — еще слишком рано, и ждать долго — ложится на кровать. Здесь два запаха, и его — сильнее. Тора обнимает подушку и лежит.
Так ей спокойней.
Хильда не мешает. Ей все равно, вот только платье наверняка помнется, а неряшливость в одежде недопустима.
А Торе почему-то думается совсем о другом. О журналах, присланных портнихой в огромном количестве, эскизах, образцах и собственной растерянности.
— Подумай, что тебе глянулось, куколка, — портниха подсовывала картинку за картинкой, и разноцветные клочки ткани, кружева, лент…
…и не понимала, почему Тора молчит.
Увещевала. Уговаривала.