Невеста - Страница 136

136

И Виттар готов был на все, чтобы спасти брата.

Спас, но снова недоволен.

— Может… — Тора подвинулась, уступая место. Растянувшись на ковре, Виттар устроил голову на ее коленях. — Может, все не так, как тебе кажется?

Ночью легко говорить.

Днем бы она не осмелилась, да и Виттар вряд ли стал бы откровенничать.

— Не знаю. Сегодня он мне отписал, что после свадьбы намерен уехать за Перевал. Вот скажи, что это разумное решение?

Тора промолчала.

— Его место здесь.

— Почему?

Полумрак менял лицо Виттара, делая черты его мягче, и Тора призналась самой себе, что ей нравится смотреть на мужа. Хорошо бы, родился мальчик, вот такой, с упрямым подбородком и светлыми, почти бесцветными глазами.

— Здесь жилы. И если есть надежда, что живое железо вернется, то уходить нельзя. Да и зачем?

Перехватив руку Торы, Виттар прижал ее к губам.

— Ему ведь всегда нравилось в Поместье. Да и мне тоже… возвращаешься на каникулы и пара недель тишины и покоя. Никто по утрам не будит, хотя привычка все равно остается. Просыпаешься и лежишь, разглядываешь потолок, думаешь ни о чем. А внизу завтрак готов… нормальный, а не то, что в школе дают. Я оладьи с кленовым сиропом любил до умопомрачения, и чтобы непременно горячие. На кухню пробирался, потому что в столовой скучно было завтракать одному. Оден к этому времени уже выезжал, дел было много, но на меня их не вешали, давали отдохнуть.

Он говорил, и губы касались подушечек пальцев, дразнили.

— Печь старая. И кухарка тоже. Она была поперек себя шире и волосы красной косынкой подвязывала. Я даже теперь помню и косынку, и фартук с длинными завязками, которые прятались в складках жира. И еще бадью с тестом… и огромную чугунную сковороду, на которую тесто льется. Печь чадит, жир горит, но оладьи выходя пышные, легкие. Их сразу в миску отправляют. У меня никогда не хватало терпения дождаться, когда они остынут. Хватал горячими, язык обжигал, но так вкуснее…

Наверное, тогда он был по-настоящему счастлив, хотя вряд ли осознавал это. Тора и сама не понимала, пока не лишилась всего.

Счастье — это просто.

Дом. Семья и еще обеды за круглым столом. Окна, раскрытые настежь — на Побережье лето длинное. Брат капризничает, не желая есть сельдерей, но мама настаивает. А отец, глядя на эту обычную, привычную даже ссору, только головой качает. Он тоже сельдерей не любит. И цветную капусту.

А мама требует: овощи полезны…

— Потом возвращался Оден. Куда бы его ни заносило, он всегда выбирался на мои каникулы. Рассказывал о… разном. Учил… с ним у меня получалось лучше, чем с мастерами в школе. Или вот рыбалка… или на деревню бегали. Мать я почти не помню. Отец всегда был слишком занят. Оден же… он самый близкий мне человек. Был.

Виттар все-таки поцеловал раскрытую ладонь.

— А сейчас я не в состоянии его понять. Даже поговорить не могу. Знаю, что надо, но боюсь вспылить, опять сказать что-нибудь не то. И тогда все окончательно испортится.

Прозрачная лужа расползалась по подоконнику.

— Еще Король… он кое-что предложил. Лекарство своего рода, и… шансы действительно неплохие. Но Оден не согласится. Если же без согласия… я хочу ему лгать. И причинять боль. Как я ему в глаза смотреть буду? Не простит ведь…

Он сжал руку, точно пытался найти в Торхилд опору.

— Однажды я уже ошибся и очень страшно. Должен был предупредить… я не хочу повторить ошибку. Оставить все как есть? И он будет сидеть на привязи до скончания дней. Уедет за Перевал… проклятье, он и близко не представляет, насколько там опасно! И чем заниматься станет? Мемуары писать?

— Ты злишься.

— Злюсь. Не на тебя, золотце мое.

— Я знаю.

— Ты не замерзла еще?

— Нет.

А дождь прекратился. Светало. И небо окрасилось лиловым и алым…

— Позволь ему выбрать самому, — Тора не стала сопротивляться, когда Виттар, перекатившись, потянул ее на себя. — Это будет честно. Или хотя бы поговори с ним.

Виттар проворчал что-то невнятное.

Иногда он вел себя совершенно непоследовательно. Но Тора не имела ничего против.

Его драгоценная девочка все-таки уснула. Она выбралась из-под одеяла и обнимала подушку, прижав к животу, пока еще плоскому. И Виттар, не удержавшись, прилег на подушку.

Он слышал, как там, внутри, очень и очень быстро стучало сердце.

Его жена.

Его ребенок.

Его семья.

И Оден — часть этой семьи, что бы он себе ни придумал.

Выбравшись из постели, Виттар поежился: окно осталось приоткрытым, и в комнате к утру стало свежо. Дождь больше не поет… а и вправду пел, нашептывал, уговаривая поделиться тем, чем Виттар никогда и ни с кем не делился. Он отвык рассказывать кому-то о своих сомнениях и, пожалуй, если бы не дождь, не ночь, не готовность Торы слушать, промолчал бы.

— Ты уходишь?

Сонные глаза были не лиловыми — темно-синими.

— Я вернусь, — ее щека теплая, мягкая. — Я действительно попробую поговорить с ним. И вернусь.

— И слушать…

— Что?

Тора, зевнув, потянула подушку к себе.

— Когда разговариваешь, слушать тоже надо…

Чудо медноволосое. И страшно подумать, что его могло бы не быть.

Виттар прикрыл дверь спальни. Дом, зарастивший раны, встретил запахом свежего лака, дерева и кофе, который пить одному было неуютно. Утренняя почта не отвлекала от недобрых мыслей.

Газеты… тоска биржевых сводок. И старые сплетни светской хроники.

Скупая, явно обрезанная цензурой статья о «прискорбном происшествии в деревне Н.».

И она же, перепечатанная уже в «Сплетнике», куда как более красочная, едва прикрытая фиговыми листочками деланной анонимности. Грязная газетенка, но весьма любимая простонародьем. И Виттар, скользнув взглядом по рисункам, перевернул страницу.

136