Невеста - Страница 111


К оглавлению

111

— А если нет?

— Не будет «если», Хвостик. Будет так, как решит Король, — Брокк отвел взгляд. — В последнее время, конечно, всякие слухи ходили, но… мне кажется, что дом Красного Золота по-прежнему в фаворе. Поэтому давай просто немного подождем.

— Хорошо.

Оден говорил то же самое. А я испугалась.

Сбежала.

Вернулась домой. Дома ждать легче, чем в камере… и наверное, действительно волноваться не о чем. Но я волнуюсь.

А Брокк вздыхает и говорит то, что должен сказать:

— Я попытаюсь выяснить, что с ним по своим каналам. И если ты вдруг захочешь встретиться… не буду возражать.

Хотя сама идея ему явно не по вкусу.

— Но будет лучше, если ты просто-напросто забудешь о том, что между вами было.

Попробую.

Наверное, об этом рассказывать не стоило. Там, в дороге, все было правильно и логично, а здесь… здесь весьма определенное отношение ко внебрачным связям. Да и стоит ли кривить душой, далеко не все, что происходило между мной и Оденом можно оправдать необходимостью.

И теперь мне должно бы быть стыдно перед братом, но…

Брокк провел пальцем по запястью.

— Высшие — особый случай, Хвостик. От них лучше держаться подальше. Легко потерять голову. Поверить, что все — на самом деле так, как тебе говорят. Это как опиум курить, хотя с опиумом ты хотя бы знаешь, что картинки в голове — лишь твои фантазии. А вот с Высшими… они умеют сделать так, что перестаешь думать о разных мелочах, вроде того, насколько безнадежны эти отношения. Хочется немного счастья.

Он говорил не обо мне. И в глазах застыла такая тоска, что я взяла брата за руку, как много лет тому… правда, тогда именно он утешал меня.

— Это ведь не преступление — быть счастливым, верно? — Брокк вытащил из-под стола левую руку. — Только однажды тебе говорят, что все окончено. Муж возвращается.

Ему было больно, и боль до сих пор не ушла. Мы с Брокком одной крови, и я знаю — он действительно любил ту женщину.

А она его?

Возможно. Но это не имело значения.

— Я не хочу, чтобы ты страдала, Эйо.

На следующий день я решаюсь выйти из комнаты.

Меня никто не заставляет, но сама понимаю, что нельзя вечно прятаться в детстве. Причем понимание приходит в ванной из розового мрамора, настолько тесной, что сидеть приходится, поджав колени к груди. И краны, и зеркала, и резной столик, и пушистые полотенца выглядят игрушечными.

А я слишком взрослая, чтобы в куклы играть.

Но моюсь долго, растираю себе плечи мочалкой докрасна.

И потом кутаюсь в пушистый халат…

В комнате уже приготовлено платье, простое, легкое, из ярко-зеленого ситца, оно явно было выбрано наугад, поэтому слегка великовато.

— Я бы пригласил портниху, — Брокк помогает одолеть шнуровку. — Если ты хочешь ее видеть. Тебе нужен гардероб… и обувь, наверное. И все остальное тоже, но ты сама решай.

— А… — я трогаю тонкую ткань. — Можно, я не буду носить платья?

Они красивые.

Но… в платье неудобно бегать.

Брокк это понимает, и вместо того, чтобы убеждать, что из этого дома мне убегать не придется, говорит:

— Как хочешь, Хвостик.

Мне нужно время, чтобы привыкнуть жить по-новому, вернее, по-старому. Но сегодня мы осматриваем дом. Он тоже изменился… стал меньше?

— Это ты выросла, — Брокк улыбается.

Наверное… потолки не столь высоки, а залы — необъятны. Вот этот гарнитур с гобеленовой обивкой я не помню, наверняка, он появился недавно… а перед маминым портретом задерживаемся надолго.

— Ты на нее похожа, — Брокк прячет левую руку за спину.

Зеркала утверждают: лукавит.

— Я просто вижу чуть дальше, чем зеркало, — отвечает брат, когда я говорю об этом.

Есть и его портрет… Брокк молодой и в форме, которая ему к лицу.

А вот и дедушка…

— Он умер… если хочешь, мы потом сходим.

Хочу. Я так и не сказала ему спасибо за те подарки, и еще за комнату, и наверное, за то, что все-таки считал меня частью рода. И портрет повесил. Пухлая девочка в зеленом платье…

— Его срисовывали с миниатюры. Меня уверяли, что сходство — максимально возможное.

Потом был зал для тренировок, и Брокк, который дернулся, придерживая руку, но не стал отстраняться, когда я перехватила его за локоть. И перчатку сняла.

— Несчастный случай… отрезало начисто. Еще до войны.

Чуть ниже локтя.

— И пришлось придумать… замену, — он разжал пальцы, сплетенные из металлической паутины. — Ты же помнишь, у меня замечательно получалось придумывать.

Я смотрела на кожаные ремни, которые крепили железную руку к живой, на тонкие патрубки, уходившие в розовую культю, на массивный остов и плетение металла, которое почти кожа.

— Тебе не больно?

Рука была теплой. И нежной.

Я прижалась щекой к раскрытой ладони, и железные пальцы царапнули щеку.

— Уже нет… только покатать теперь не получится. На хромой собаке особо не поездишь.

— Дурак, — я обняла брата, понимая, что еще немного и опять разревусь. Не от боли или обиды, но просто потому что рядом есть кто-то, кому я не безразлична.

— Знаешь, а я почти отчаялся тебя отыскать…

— А ты меня искал?

— Конечно.

А ты сомневалась, глупая Эйо.

— Когда все началось, дед места себе не находил… он все из-за той ссоры переживал, — металлические пальцы гладят мои волосы. — И еще, что не решился написать первым. Помириться. Думал, что тогда вы бы приехали в гости…

И остались бы в доме, когда началась война.

Там, где безопасно.

Был ли он прав? И вдруг та старая ссора действительно все изменила?

111